читать дальшеЛегенды Одессы: Волшебная сила искусства
Легенды Одессы. В эти праздничные дни захотелось поведать несколько историй, связанных с искусством такого специфического города как Одесса, потому что не только город, но и его искусство своеобразно.
Уж пробил 33-й час!
Театр — это импровизация. Выйти из щекотливого положения с честью — это большое искусство. И вот вам пример того, что одесские актёры таким искусством владели. Был такой случай в Одесском русском драматическом театре им. Иванова. Игралась пьеса Гауптмана «Перед заходом солнца». Актёр Михайлов один на сцене. Часы по сюжету должны пробить одиннадцать. По режиссёрскому замыслу — это роковая черта, которую герою не переступить. Бутафорские часы на сцене, ясное дело, не бьют — это за сценой помреж Юра бьёт металлической палочкой по медному цилиндру.
А тут как раз за кулисами готовится к выходу в своей сцене молодая актриса Света Пелиховская — новенькая в труппе, приехала из Москвы, к тому же писаная красавица. Палочка у помрежа Юры железная, но сам он не железный, поэтому изо всех сил флиртует с хорошенькой дебютанткой, не забывая при этом исполнять роль часов с боем.
МихайловМихайлов на сцене в образе, уже весь в предчувствиях. А Юра за кулисами весь в чувствах. При этом Юра исправно отзванивает. А Михайлов вслух считает удары, потому что ожидает одиннадцатый. Роковой! «Раз, два, три…» И вот одиннадцать! Но что это?! Часы бьют двенадцать, потом тринадцать. Михайлов близок к обмороку, зато Юра близок к вершине счастья: Пелиховская уже присела на столик помрежа и показала коленку. К двадцатому удару часов таким поворотом в пьесе уже заинтригован весь зал. Сначала про себя, а потом шёпотом весь зал уже тоже считает:
— Двадцать семь, двадцать восемь...
У кого-то не выдерживают нервы, и раздаётся нервный смешок. Смешок переходит в хохот. Зал начинает содрогаться. Это слышит помреж Юра и мудро решает: «Пожалуй, достаточно!».
В самом щекотливом положении, как вы понимаете, находится герой на сцене. Но большой артист обязан оправдать любую ситуацию. Михайлов подходит к рампе и срывающимся голосом бросает в зал:
— Уж пробил тридцать третий час! Как поздно! Боже, что будет?!
Номенклатурный реквизит
Предлагаемые обстоятельства. Их добрейшие люди, авторы пьес, подкладывают актёрам, чтобы те, не дай бог, по ходу действия не скучали. А теперь представьте, что те обстоятельства ещё отягчены обстоятельствами времени. Время было такое: мы шли к победе коммунизма, и дабы никто не вздумал задерживаться в пути, скажем, заглянув в магазин, время постаралось, чтобы прилавки были пустыми.
А тут автор Виктор Плешак написал мюзикл «Рыцарские страсти». Вещица о весёлых рыцарских временах. Но играть её предстояло в невесёлые наши. Мюзикл очень понравился Одесскому театру музыкальной комедии, которым тогда руководил Михаил Водяной. Особых проблем с постановкой практически не было, кроме одной. Автор для мюзикла придумал хулиганскую серенаду главного героя с колбасой. То есть герой должен был петь и жевать. Понятно, что кусок варёной колбасы для этого не подходил. Нужна была палка твёрдой копчёной колбасы. Но копчённая колбаса считалась тогда «партийной» — она поступала только в закрытые райкомо-обкомовские буфеты. Пришлось лично Михаилу Григорьевичу Водяному договариваться с директором мясокомбината о предоставлении на спектакль одной (прописью) палки колбасы в качестве исходящего (то есть съедаемого) реквизита.
Боже, как зритель полюбил новый спектакль, повалил в театр, чтобы вживую увидеть колбасу, вид которой уже стал забываться. Водили детей, как в музей — пусть посмотрят, что ели их деды и прадеды. Это был подлинный праздник, потому что в дни, когда давали «Рыцарские страсти», зал благоухал не каким-то палённым Диором, а настоящим сервелатом. Но так не бывает, чтобы праздник длился вечно…
На одном из спектаклей прямо на первых тактах «серенады с колбасой» погас свет. Ну, на какую-то минуту. Не больше. Но когда снова вспыхнули софиты, оказалось, что «серенада с колбасой» уже не может быть исполнена в полном комплекте. Серенада ещё присутствовала, но колбаса таинственным образом исчезла.
Следствие было долгим, обстоятельным и принципиальным. Но ни одна из двух версий исчезновения колбасы не могла перевесить другую, ибо таковы были обстоятельства времени.
Исполнитель главной роли утверждал, что он только на секунду положил палку колбасы на авансцену, чтобы нащупать в кармане спички, но и этого хватило, чтобы даже духа от колбасы не осталось. Так появилась первая версия, что, учуяв божественный копчённый дух, реквизит спёр кто-то из оркестра.
Но дирижёр оркестра, приглашённый в дирекцию, предложил свою голову на отсечение как залог того, что в его оркестре подобрались исключительно святые люди. Причём, даже погружённые в мысли о святости, они отчётливо слышали, как в темноте на сцене кто-то вдохновенно жевал. Но и эта версия была шаткой, ибо сжевать всухомятку за минуту палку колбасы было под силу только очень большому (прежде всего, по объёму) таланту. А щуплый тенор никак не вписывался в эти габариты.
Но когда на следующем спектакле опять погас свет и опять в начале «серенады с колбасой», появилась третья версия о сговоре с отягчённым колбасой умыслом. Дирекция поняла, что спектакль не может идти в такой редакции, ибо в труппе театра — тоже люди, только не святые, а голодные, и видеть, как на их глазах съедается палка дефицитной колбасы, не в силах. Пришлось искать не такое гениальное, но, главное, дефицитное решение мюзикла.
Идите — торгуйтесь!
А сколь неординарен одесский зритель! К встрече с ним надо быть готовым. Вспоминается история, рассказанная одним из администраторов Росконцерта со странной фамилией Рикинглаз и со странной внешностью — таки отсутствующим одним глазом. Как-то в Одесскую филармонию он привёз известный эстрадный оркестр. Закулисье филармонии — не Версаль. Поэтому незанятые актёры, гримёры и администраторы обычно стоят у левой от главного входа двери, где курят или просто чешут языками. И вдруг из главного входа выбегает один взволнованный зритель и дрожащим голосом спрашивает:
— Где здесь администратор?
— А что случилось? — интересуется Рикинглаз, как раз беседующий с главным администратором Одесской филармонии Димой Козаком (с ударением на первом «о»).
— В антракте я потерял в фойе кошелёк. А в нём почти 500 рублей.
— Димочка, — просит Рикинглаз своего одесского коллегу, — давай в начале второго отделения объявим зрителям, что произошло ЧП.
— Лучше этого не делать, — отвечает опытный Козак. — Надо придумать что-то другое!
— Ай, брось, я всё беру на себя!
И вот они втроём поднимаются на сцену. Козак очень элегантно вписывается в паузу концерта и обращается к зрительному залу:
— Друзья, только что в фойе был утерян кошелёк с пятьюстами рублями. Вот хозяин. Он очень будет признателен, если ему вернут потерю.
Тут хозяин кошелька решает, что для верности надо бы внести ещё элемент заинтересованности, и без нажима бросает в публику:
— Я дам четвертак тому, кто отдаст мне кошелёк.
И тогда из зала раздаётся голос:
— А я тому, кто отдаст мне, — дам сорок!..
Мудрый Дима Козак повернулся к Рикинглазу и грустно сказал:
— Иди торгуйся! У меня с собой только пятьдесят.
Очевидцы вспоминают, что закончился тот концерт много позже обычного, потому что потерявший терпение оркестр не выдержал и тоже принял участие в торгах, соревнуясь с залом.
Что вы хотите — это Одесса! Здесь театральные подмостки плавно стекают на улицы, и действие продолжается уже там, ибо театр и есть главная суть жизни этого города.
Новогодний постскриптум
Если, читатель, ты не лишён чувства жалости, то направь всю свою жалость на наших актёров — вот уж мученики! При любых погоде и раскладе 1 января они должны методом чоса ублажать детские утренники. А это испытание не для слабых. А в доказательство вот вам душераздирающий рассказ об одной актрисе одесского украинского театра, имя которой не хочется здесь разглашать — вы сами поймёте почему.
Итак, 1 января. Театр на Херсонской (тогда Пастера). Играется детское новогоднее шоу «Пчёлка» с эльфами, гномами. В середине спектакля наитрагичнейший момент: пчёлка (в гл. роли наша героиня) замерзает! В зале детские слёзы, всхлипы. И тогда один догадливый эльф восклицает: «Мы подышим на неё, и она оживёт, правда, дети?» — «Да!!!» — вопит зал тысячей детских голосов. Эльфы склоняются над пчёлкой и начинают на неё дышать. Но это же новогоднее утро! Поэтому фраза «Давайте подышим!» приобретает сакраментальный смысл. Героиня, на которую эльфы дышат «после вчерашнего», не выдерживает, таки оживает и медленно начинает отползать в сторону кулисы. И тут один эльф, который никак не мог протолкаться, восклицает: «Пустите меня, я тоже должен на неё подышать!». И тогда Пчёлка не выдерживает, и в зале явственно слышат её чуть охрипший с бодуна басок: «Я, между прочим, тоже могу дыхнуть на тебя. Никакая закуска не поможет!».
Да, искусство великая сила. А если не надо вживаться в роль, а роль уже прямо в тебе, только выдохни её, то это счастье. К такому надо прийти пусть и через новогодний стол.
Автор: Валентин Крапива
Скопировано с сайта odessa-life.od.ua
Легенды Одессы. В эти праздничные дни захотелось поведать несколько историй, связанных с искусством такого специфического города как Одесса, потому что не только город, но и его искусство своеобразно.
Уж пробил 33-й час!
Театр — это импровизация. Выйти из щекотливого положения с честью — это большое искусство. И вот вам пример того, что одесские актёры таким искусством владели. Был такой случай в Одесском русском драматическом театре им. Иванова. Игралась пьеса Гауптмана «Перед заходом солнца». Актёр Михайлов один на сцене. Часы по сюжету должны пробить одиннадцать. По режиссёрскому замыслу — это роковая черта, которую герою не переступить. Бутафорские часы на сцене, ясное дело, не бьют — это за сценой помреж Юра бьёт металлической палочкой по медному цилиндру.
А тут как раз за кулисами готовится к выходу в своей сцене молодая актриса Света Пелиховская — новенькая в труппе, приехала из Москвы, к тому же писаная красавица. Палочка у помрежа Юры железная, но сам он не железный, поэтому изо всех сил флиртует с хорошенькой дебютанткой, не забывая при этом исполнять роль часов с боем.
МихайловМихайлов на сцене в образе, уже весь в предчувствиях. А Юра за кулисами весь в чувствах. При этом Юра исправно отзванивает. А Михайлов вслух считает удары, потому что ожидает одиннадцатый. Роковой! «Раз, два, три…» И вот одиннадцать! Но что это?! Часы бьют двенадцать, потом тринадцать. Михайлов близок к обмороку, зато Юра близок к вершине счастья: Пелиховская уже присела на столик помрежа и показала коленку. К двадцатому удару часов таким поворотом в пьесе уже заинтригован весь зал. Сначала про себя, а потом шёпотом весь зал уже тоже считает:
— Двадцать семь, двадцать восемь...
У кого-то не выдерживают нервы, и раздаётся нервный смешок. Смешок переходит в хохот. Зал начинает содрогаться. Это слышит помреж Юра и мудро решает: «Пожалуй, достаточно!».
В самом щекотливом положении, как вы понимаете, находится герой на сцене. Но большой артист обязан оправдать любую ситуацию. Михайлов подходит к рампе и срывающимся голосом бросает в зал:
— Уж пробил тридцать третий час! Как поздно! Боже, что будет?!
Номенклатурный реквизит
Предлагаемые обстоятельства. Их добрейшие люди, авторы пьес, подкладывают актёрам, чтобы те, не дай бог, по ходу действия не скучали. А теперь представьте, что те обстоятельства ещё отягчены обстоятельствами времени. Время было такое: мы шли к победе коммунизма, и дабы никто не вздумал задерживаться в пути, скажем, заглянув в магазин, время постаралось, чтобы прилавки были пустыми.
А тут автор Виктор Плешак написал мюзикл «Рыцарские страсти». Вещица о весёлых рыцарских временах. Но играть её предстояло в невесёлые наши. Мюзикл очень понравился Одесскому театру музыкальной комедии, которым тогда руководил Михаил Водяной. Особых проблем с постановкой практически не было, кроме одной. Автор для мюзикла придумал хулиганскую серенаду главного героя с колбасой. То есть герой должен был петь и жевать. Понятно, что кусок варёной колбасы для этого не подходил. Нужна была палка твёрдой копчёной колбасы. Но копчённая колбаса считалась тогда «партийной» — она поступала только в закрытые райкомо-обкомовские буфеты. Пришлось лично Михаилу Григорьевичу Водяному договариваться с директором мясокомбината о предоставлении на спектакль одной (прописью) палки колбасы в качестве исходящего (то есть съедаемого) реквизита.
Боже, как зритель полюбил новый спектакль, повалил в театр, чтобы вживую увидеть колбасу, вид которой уже стал забываться. Водили детей, как в музей — пусть посмотрят, что ели их деды и прадеды. Это был подлинный праздник, потому что в дни, когда давали «Рыцарские страсти», зал благоухал не каким-то палённым Диором, а настоящим сервелатом. Но так не бывает, чтобы праздник длился вечно…
На одном из спектаклей прямо на первых тактах «серенады с колбасой» погас свет. Ну, на какую-то минуту. Не больше. Но когда снова вспыхнули софиты, оказалось, что «серенада с колбасой» уже не может быть исполнена в полном комплекте. Серенада ещё присутствовала, но колбаса таинственным образом исчезла.
Следствие было долгим, обстоятельным и принципиальным. Но ни одна из двух версий исчезновения колбасы не могла перевесить другую, ибо таковы были обстоятельства времени.
Исполнитель главной роли утверждал, что он только на секунду положил палку колбасы на авансцену, чтобы нащупать в кармане спички, но и этого хватило, чтобы даже духа от колбасы не осталось. Так появилась первая версия, что, учуяв божественный копчённый дух, реквизит спёр кто-то из оркестра.
Но дирижёр оркестра, приглашённый в дирекцию, предложил свою голову на отсечение как залог того, что в его оркестре подобрались исключительно святые люди. Причём, даже погружённые в мысли о святости, они отчётливо слышали, как в темноте на сцене кто-то вдохновенно жевал. Но и эта версия была шаткой, ибо сжевать всухомятку за минуту палку колбасы было под силу только очень большому (прежде всего, по объёму) таланту. А щуплый тенор никак не вписывался в эти габариты.
Но когда на следующем спектакле опять погас свет и опять в начале «серенады с колбасой», появилась третья версия о сговоре с отягчённым колбасой умыслом. Дирекция поняла, что спектакль не может идти в такой редакции, ибо в труппе театра — тоже люди, только не святые, а голодные, и видеть, как на их глазах съедается палка дефицитной колбасы, не в силах. Пришлось искать не такое гениальное, но, главное, дефицитное решение мюзикла.
Идите — торгуйтесь!
А сколь неординарен одесский зритель! К встрече с ним надо быть готовым. Вспоминается история, рассказанная одним из администраторов Росконцерта со странной фамилией Рикинглаз и со странной внешностью — таки отсутствующим одним глазом. Как-то в Одесскую филармонию он привёз известный эстрадный оркестр. Закулисье филармонии — не Версаль. Поэтому незанятые актёры, гримёры и администраторы обычно стоят у левой от главного входа двери, где курят или просто чешут языками. И вдруг из главного входа выбегает один взволнованный зритель и дрожащим голосом спрашивает:
— Где здесь администратор?
— А что случилось? — интересуется Рикинглаз, как раз беседующий с главным администратором Одесской филармонии Димой Козаком (с ударением на первом «о»).
— В антракте я потерял в фойе кошелёк. А в нём почти 500 рублей.
— Димочка, — просит Рикинглаз своего одесского коллегу, — давай в начале второго отделения объявим зрителям, что произошло ЧП.
— Лучше этого не делать, — отвечает опытный Козак. — Надо придумать что-то другое!
— Ай, брось, я всё беру на себя!
И вот они втроём поднимаются на сцену. Козак очень элегантно вписывается в паузу концерта и обращается к зрительному залу:
— Друзья, только что в фойе был утерян кошелёк с пятьюстами рублями. Вот хозяин. Он очень будет признателен, если ему вернут потерю.
Тут хозяин кошелька решает, что для верности надо бы внести ещё элемент заинтересованности, и без нажима бросает в публику:
— Я дам четвертак тому, кто отдаст мне кошелёк.
И тогда из зала раздаётся голос:
— А я тому, кто отдаст мне, — дам сорок!..
Мудрый Дима Козак повернулся к Рикинглазу и грустно сказал:
— Иди торгуйся! У меня с собой только пятьдесят.
Очевидцы вспоминают, что закончился тот концерт много позже обычного, потому что потерявший терпение оркестр не выдержал и тоже принял участие в торгах, соревнуясь с залом.
Что вы хотите — это Одесса! Здесь театральные подмостки плавно стекают на улицы, и действие продолжается уже там, ибо театр и есть главная суть жизни этого города.
Новогодний постскриптум
Если, читатель, ты не лишён чувства жалости, то направь всю свою жалость на наших актёров — вот уж мученики! При любых погоде и раскладе 1 января они должны методом чоса ублажать детские утренники. А это испытание не для слабых. А в доказательство вот вам душераздирающий рассказ об одной актрисе одесского украинского театра, имя которой не хочется здесь разглашать — вы сами поймёте почему.
Итак, 1 января. Театр на Херсонской (тогда Пастера). Играется детское новогоднее шоу «Пчёлка» с эльфами, гномами. В середине спектакля наитрагичнейший момент: пчёлка (в гл. роли наша героиня) замерзает! В зале детские слёзы, всхлипы. И тогда один догадливый эльф восклицает: «Мы подышим на неё, и она оживёт, правда, дети?» — «Да!!!» — вопит зал тысячей детских голосов. Эльфы склоняются над пчёлкой и начинают на неё дышать. Но это же новогоднее утро! Поэтому фраза «Давайте подышим!» приобретает сакраментальный смысл. Героиня, на которую эльфы дышат «после вчерашнего», не выдерживает, таки оживает и медленно начинает отползать в сторону кулисы. И тут один эльф, который никак не мог протолкаться, восклицает: «Пустите меня, я тоже должен на неё подышать!». И тогда Пчёлка не выдерживает, и в зале явственно слышат её чуть охрипший с бодуна басок: «Я, между прочим, тоже могу дыхнуть на тебя. Никакая закуска не поможет!».
Да, искусство великая сила. А если не надо вживаться в роль, а роль уже прямо в тебе, только выдохни её, то это счастье. К такому надо прийти пусть и через новогодний стол.
Автор: Валентин Крапива
Скопировано с сайта odessa-life.od.ua